К дому зажиточного крестьянина Елизарова проникаешься почтительным уважением, еще издали завидев величественное, приветливого фасада здание. Дом замечателен и уникален во многих отношениях. И едва ли не самое удивительное в том, что здание, столь значительное по площади, по объему, по высоте, не только не отталкивает, не давит своей внушительностью, но, напротив, радушно и ласково смотрит на вас всеми окошками, манит заглянуть внутрь.
Дом построен в середине 80-х годов прошлого века и являет собою один из интереснейших в Карелии памятников гражданского зодчества. Возводился он силами семьи крестьянина-середняка Елизарова неподалеку, в деревне Середка на побережье Клименецкого острова. В 1961 году как выдающийся памятник народной архитектуры перевезен в музей, где стал одним из ценнейших экспонатов в художественном и этнографическом отношениях.
Выстроенный по традиционной для Заонежья схеме, «кошелем», дом, вместе с тем, наделен чертами глубокого своеобразия. Прежде всего это касается пропорций — и строения в целом, и отдельных составляющих его общий объем срубов.
Для того чтобы понять истинную красоту старого крестьянского дома, думается, не следует уходить в область цифр и математических построений. Архитектура зданий формировалась столетиями под влиянием социальных, бытовых и хозяйственных причин. И не будь суровых, а порой и жестоких условий, требовавших упорной работы творческой мысли «неграмотного» мужика, не было бы и столь разительных результатов, являющих собою не только убедительную победу человеческого разума над стихией природы, но и ставших свидетельством глубокого эстетического освоения действительности.
Поэтому не случайно именно суровый Север стал сокровищницей наиболее значительных творений народных зодчих, и не обилие леса способствовало расцвету народного творчества, но те трудности и лишения, на которые сознательно шел поселившийся в здешних лесах человек. Лес — это лишь материал для народного зодчества, прошедшего многовековой путь развития. О том, насколько тернист и труден был этот путь, напоминает облик деревянных конструкций, обнаруженных археологами в культурных слоях XI-XII веков.
Подобно тому, как ветви сосны или ели неудержимо тянутся к югу, так обращены к нему окна северных деревень. Жилые части домов в большинстве своем ориентированы на юго-запад. Так и теплее и света больше, а в короткий зимний день свет особенно дорог: зимой пряли. Когда случалось ставить избу против устоявшихся правил, жилым фасадом на север, ее называли по-особенному -«непряха». В самом названии нетрудно уловить недвусмысленную оценку.
В формировании облика главного, обращенного на юг, фасада велика роль жилой части. Здесь, в свою очередь, ведущая роль принадлежит окнам: помимо хорошо угаданных размеров, они удачно членят плоскость стены — устойчивое основание почти вдвое превышает по высоте венцы, расположенные над окнами. Отсюда и гармоничность общей композиции, при которой окошки горделиво возвышаются над землей и в то же время не «задавлены» верхними венцами стены.
На фронтоне выведен балкончик, смягчающий образованную скатами крыши значительную по величине плоскость. Ведущую роль южного фасада выявляет и сам рисунок фронтона, очерченный специально предусмотренной полицей декоративного ската кровли.
Клети, обращенные на север, постепенно утрачивают высоту; снижается декор, которого почти лишены помещения хозяйственного назначения. Замечательно, что вся эта «иерархия» срубов находится под единым скатом асимметричной кровли, предназначенной для того, чтобы надежно укрыть и связать в единую монолитную конструкцию многочисленные клети здания.
Обращенный на север сарай предохранял избу от свирепого, неделями не унимающегося ветра. Высоко поднятые над землей окна не заслоняли даже двухметровые сугробы.
Планировка дома Елизарова естественна, не скована какими-либо искусственными ограничениями и подчинением схеме, непосредственно не связанной с функциями здания. Не об этом ли говорит сарай, не совпадающий по ширине с жилой частью, небольшой сруб хлева, примыкающий к южной стене дома и нарушающий «правильность» плана? Процесс формирования сооружения в целом можно сравнить с ростом дерева — настолько естественно выливается он в законченную, лишенную мелочных подгонок форму. Удача композиционного решения рождается здесь из последовательно проводимого принципа конструктивности.
Общую асимметричность главного фасада продолжает западный фасад. Под его окнами также сделано гульбище — нарядная, убранная резными балясинами галерея. С особой любовью построено крыльцо, естественно вырастающее из глубины общего объема. Красота сочной порезки столбов крыльца выявляется при их сопоставлении с необработанными могучими опорами основания.
Изобразительно оформлен северный фасад. С большим композиционным чутьем построен пологий бревенчатый взвоз, ведущий в сарай: он ладно вписан в общий план постройки. Взвоз устроен расчетливо — в его настиле чередуются бревна-кругляки и плахи — бревна, расколотые пополам. Такая конструкция помогает лошади втянуть груженный воз на второй этаж, на поветь, где заготавливалось на зиму сено. Не оставлены без внимания и некоторые, казалось бы, второстепенные детали. Навершие столба перил заботливо обработано в виде граненого «кубца». Высокая рубленая стена, вдоль которой идет взвоз, смягчена тремя небольшими оконцами, обрамленными едиными для всего дома островерхими наличниками.
Сдержанно, с чувством меры, выполнено резное убранство жилища Елизаровых. В декоре преобладает роль гульбища и насыщенных геометрическим узором причелин. Подчеркнуто нарядны работающие на просвет концы причелин и полотенец. Окончания причелин украшены традиционными прорезными розетками — излюбленным в За-онежье орнаментальным мотивом. По замечанию одного из мастеров северной деревянной резьбы, в том случае, когда требуется украсить вещь лаконично» и красиво, «на ней чаще всего помещают круг с лучами, а круг — это солнце, солнце — это самое главное» .
Окна дома оправлены стрельчатыми наличниками, наделенными подлинным изяществом. Это старейшие из наличников, сохранившихся на памятниках гражданской архитектуры Карелии.
Первое помещение, куда попадешь, переступив порог дома,- сени с четырьмя дверями. Две слева ведут в небольшие кладовые, правая — в избу, а дверь, расположенная прямо против входа,- в просторный сарай. По мнению детально обследовавшего памятник архитектора А. В. Опо-ловникова. «жилая изба, сени и крытый двор неодновременны. Самая поздняя из них — изба, а самые ранние — сени с кладовыми и высокий подклет, над которым они находятся. Это самая интересная часть всего дома, сохранившая в себе черты народного зодчества классической поры его развития» . Действительно, нельзя не обратить внимание на косящатые окошки кладовых с внутренними ставнями, на встроенные лавки с фигурными ножками, на резной поставец для икон, на широкие косяки дверей — каждая деталь здесь конструктивно оправдана и красива.
Полотна дверей, приподнятые крутыми порогами, навешены на ободверины — толстые и гладко вытесанные дверные косяки. Одна из невысоких, но широких дверей, составленных из накрепко связанных шпонками тесовых пластин, ведет в избу.
Чтобы понять построение интерьера избы, надо окинуть его взглядом со стороны красного угла, расположенного почти по диагонали направо от входа. Тогда станет отчетливо ощутимой роль печи как смыслового и композиционного центра интерьера. Именно ей по праву принадлежит здесь ведущее место. Уже само название избы идет от нее, печи: истопить — истопка — истба — изба. Не требуется объяснять, какое значение имела и имеет она во всём жизненном укладе северян.
Печь, как необходимое условие жизни, издавна заняла почетное место в крестьянском жилище, и этим местом, по традиции, стал левый от входной двери угол. На откуп ей, способной накормить и отогреть, отведена едва ли не четверть жилого помещения.
По установившемуся обычаю основанием печи служит рубленый или сложенный из массивных деревянных плах подпечек. На нем покоится сама печь — объемистая, ладная, задающая тон всему убранству.
Пластика печи несет на себе тепло прикосновения сработавших ее человеческих рук, нигде не засушивших ее очертаний бездушно правильными углами и линиями.
Устье печи обращено к торцовой стене, туда где компактно сгруппированы все принадлежности хозяйки: стол для приготовления пищи, навесные полки для посуды. С другой стороны к печному боку притеснился рундук. Он образован двумя широкими полками, из которых нижняя, подвижная, открывает лаз в подполье, именуемое по-северному «под-клетом».
Справа от рундука укреплен рукомойник — барашек гончарной работы с двумя ушками для подвески. Тут же вбит светец — кованый держатель лучины, веками освещавшей крестьянскую избу и вышедшей из употребления лишь в конце XIX века. Светец укреплен над ушатом, чтобы избежать попадения на пол образующихся при горении лучины угольков.
Угол печи, обращенный к центру избы, оформлен печным столбом; от него уходят к наружным стенам мощные брусы, убедительно подчеркивающие единство интерьера.
Конструктивному решению печи, лишенному всяких случайных, не отвечающих жизненным потребностям деталям, соответствует и убранство избы в целом. Немногочисленная обстановка состоит из двух пущенных вдоль стен широких лавок, стола, замечательного ласковой гладью просторной столешницы, и простых скамеек возле него. В углу, справа от двери, встроена деревянная кровать. На перекинутом через матицу очепе подвешена безыскусная дощатая люлька с цветастым пологом набойки.
В убранстве заонежской избы цвету принадлежит скромное место: росписи встречаются редко, а цветовой эффект чаще всего выражен в непритязательной красоте живописных домотканых ковриков, постланных на тщательно выскобленных полах. Ярким огнем горит здесь посуда красной меди, лоснится бок латунного самовара, однако преобладает утварь из дерева, бересты, глины.
В целом интерьер представляет собой классический образец конструктивного подхода к решению внутреннего убранства крестьянского жилища. Выдержанный в лучших традициях народной архитектуры, он отличается исключительным стилистическим единством всех составляющих его элементов, безупречной логикой планировки, привычным расположением немногочисленной утвари.
Значительный интерес представляет изба и с чисто этнографической точки зрения, являя собою уникальный в наше время образец курной избы. Особенность заключается здесь в устройстве печи, лишенной дымохода: дым выходил непосредственно через печное устье и отводился наружу сквозь дощатую трубу — дымницу. В потолке над печью можно видеть квадратное отверстие с прокопченной дверкой. Это и есть дымница.
Курные избы очень долго просуществовали на Севере и имели широкое распространение еще и в начале нашего века. Факт этот, однако, нельзя рассматривать как свидетельство технической отсталости края: довод такой неубедителен уже ввиду высокой культуры строительной техники в целом. Сложные инженерные задачи блестяще решались строителями при возведении комплексов жилых и особенно культовых построек. Кроме того, многие плотники, уходя на отхожие промыслы, несомненно, принимали участие в осуществлении еще более сложных проектов. Попытка объяснить живучесть «черных» изб экономической отсталостью тоже, на наш взгляд, обречена на неудачу: едва ли нужны сколько-нибудь значительные средства, чтобы сложить печной дымоход да вывести трубу.
Приверженность к такой, крайне неудобной по нашим современным меркам и представлениям, системе отопления кроется как в силе традиций, пренебрегать которыми нельзя ни в одной области крестьянского творчества, так и — это может показаться странным — в определенных преимуществах курной избы. По свидетельству местных жителей, печь, топившаяся по-черному, была экономичнее, а сама изба — теплее, благодаря большой теплоотдаче.
Нужно учитывать, что население Заонежья, тяготеющее к расселению по берегам озер, издавна занималось рыболовством. В курной избе можно было быстро и хорошо просушить сети. Благодаря антисептическим действиям дыма они сохранялись много лучше, чем при другой просушке. В срубе курной избы, как правило, не заводился жучок-древоточец.
Не было в курной избе Севера и того засилия копоти, какое рисуется ныне в нашем воображении. Дым, что вполне естественно, собирался под потолком, устроенным (и об этом тоже не надо забывать) едва ли не на четырехметровом уровне. Стены избы до уровня брусов — воронцов — периодически выскабливались и всегда сохраняли опрятный вид и свойственную дереву фактуру.
Надо полагать, что основным мотивом, побудившим отказаться в конце концов от отопления по-черному, стало неуклонное желание приблизить избу к жилищу «на городской манер». Однако о глубоком пристрастии к черной печке напоминают бани, подавляющее большинство которых и по сей день топится по-черному.
В комплексе дома Елизарова основное место отведено хозяйственным помещениям. Просторен и емок двухэтажный двор. Внизу, под настилом пола сарая расположены хлевы и скотный двор. Именно там — наиболее уязвимая часть сруба: нижние венцы требуют периодической замены. Поэтому стены двора устроены в виде двух самостоятельных ярусов венцов: верхнего, поставленного на собственные кряжистые столбы-подпоры, и нижнего, положенного непосредственно на землю. Такая автономная поэтажная конструкция стен позволяла беспрепятственно менять по мере необходимости подгнившие нижние бревна.
Из сарая в хлев ведет небольшая лестница.
На повети хранились принадлежавшие крестьянской семье орудия труда и различная утварь: тут сложены рыболовные снасти, сюда на лето убирались сани и ткацкий стан, здесь хранилась часть заготовленного впрок сена.
Дом Елизарова заслуженно считается наиболее ценным памятником гражданской архитектуры Заонежья. Здание воплотило в себе лучшие черты народного зодчества — последовательную конструктивность, совершенство примененных плотницких приемов, выразительность внешнего облика. Тщательно восстановленное убранство интерьера делает памятник уникальным музеем народного быта.
Вернуться на Вокруг Кижского погоста