Саяны — путешествие второе.
Часть 4. Монгольский перевал -год 1957
Когда мы решили после штурма пика Грандиозного идти через Монгольский перевал и спуститься в долину Малого Сигача, где в это время располагалось оленье стойбище и где нас должны были ожидать остальные ребята, перед нами возникла еще одна совершенно неожиданная проблема. Помимо острой нехватки продуктов, забросить которые на лошадях из Верхней Гутары, как всегда, опоздал директор съемочной группы, оказалось, что никто из молодых проводников никогда не ходил через этот самый Монгольский перевал. Помочь мог только один старый охотник: он знал дорогу.
Когда мы, согнувшись в три погибели, влезли в его чум, хозяин сидел у костра и курил. Старый охотник с удовольствием согласился проводить нас, сказав, что хорошо помнит тропу, по которой ходил больше сорока лет назад. Выкурив еще одну трубку, он начал не спеша одеваться.
Это был единственный случай, когда мне пришлось увидеть старинный тафаларский охотничий костюм. Старик носил еще длинные волосы, заплетенные в тонкую косичку. Переплетя косу, он в первую очередь надел шапку из беличьих шкурок, потертую и полысевшую, украшенную остатками горностаевых хвостиков. Потом он долго надевал унты. Правда, голенища этой обуви были брезентовыми, а не из камуса , как им полагалось быть. В унты он положил стельки из какой-то мягкой травы или мха и завязал голенища сыромятными ремешками, выше щиколотки и под коленями.
Кряхтя, он влез в летнюю короткую парку из равдуги (оленьей замши), почерневшую и покоробившуюся от бесчисленных дождей, так как уж очень много лет она защищала от них своего хозяина. Наконец, опоясавшись кожаным сыромятным поясом с висевшими на нем огромными деревянными ножнами, старик объявил, что готов к путешествию.
Выкурив еще одну трубку, заткнув ее за пояс вместе с кисетом, наполненным самосадом, он направился к могучему учугу — верховому самцу-оленю, но тут схватился за сердце. Очередной приступ сердечной болезни, мучившей охотника последние годы, не позволил ему тронуться в путь.
С трудом добравшись до своей подстилки в чуме и отдышавшись, старик долго и подробно объяснял своему сыну Григорию дорогу, ориентиры и наиболее опасные участки пути. Григорий внимательно слушал и только изредка почтительно спрашивал отца о чем-то. Наконец он встал и заявил, что можно трогаться. Нельзя сказать, чтобы нас очень обрадовал такой поворот дела, но иного выхода у нас не было.
Мы без особых приключений подошли к подножию Монгольского перевала. Подъем тоже начался легко. Но радовались мы недолго и через несколько часов отлично поняли, почему оленеводы уже много лет не пользовались этим перевалом. Нашим проводникам, привыкшим верхом на оленях въезжать до самых ледников, очень скоро пришлось поменяться с оленями ролями, и со стороны трудно было решить, кто на ком едет.
Пройдя десяток шагов, олень упирался мордой в отвесную каменную ступень, так как не мог закинуть на нее даже передние ноги. Общими усилиями мы втаскивали на эту ступень всех оленей по очереди, чтобы они прошли по узкой, еле заметной тропке тридцать — сорок метров, а потом все начиналось сначала. Особенно трудно подъем давался нашему режиссеру, так как он был вдвое старше любого из нас. По ровной тропе и на спусках старик не отставал, а иногда предлагал такой темп, что за ним трудно было угнаться. А вот на подъемах скисал. Красный, совершенно мокрый от пота, будто его только что вынули из реки, упрямый старик не хотел отдать даже своего рюкзака, как его ни просили.
Догнав нас на очередной остановке, он с присущим ему темпераментом заявил, что окружающий пейзаж его вполне устраивает и что он хочет, чтобы его похоронили именно здесь, так как при таком темпе подъема он все равно умрет, не дойдя до вершину и поэтому не видит никакого смысла мучиться дальше.
После громкого и горячего спора мы отобрали у него рюкзак, а для помощи прикрепили к нему Анатолия Тимченко. С этого момента они шли вдвоем. Анатолию постоянно доставался самый тяжелый рюкзак да еще сверху он ухитрялся взвалить сверточек килограммов ні пять-шесть. Анатолий беспрекословно выполнял любое трудное задание, адресованное «добровольцам» и всегда получалось так, что добровольцы почему-то ухитрялись опоздать на мгновение: вызывались уже после него. Он никогда не останавливался перед опасностью и риском, чтобы выручить товарища, и делал это как что-то само собой разумеющееся. В общем это был настоящий парень, желанный в составе любой экспедиции.
Когда мы наконец доползли до гребня Монгольского перевала, то остановились, как по команде. Медленно подошел к нам режиссер, обливаясь потом и чертыхаясь, но и он замолк с открытым ртом. Свежий ветер перевала рвал его седые волосы и бороду. Он был похож на короля Лира, и, если я не ошибаюсь, слезы восторга катились из его глаз.
Перед нами синими гребнями уходили в туманную даль бесчисленные гряды гор, то темные, почти черные, то сине-фиолетовые, то голубые, а у самого горизонта — светлые. Трудно было отличить их от облаков, рвущихся вверх таинственными, фантастическими замками или доисторическими чудовищами. На самом горизонте горели на солнце ледяные вершины. Внизу темнела мохнатая тайга, и в ней светлым изумрудом лежало горное озеро.
Вечернее солнце отражалось в его зеркале. Сине-черные тени неслись изломанные и стремительные, срываясь со скал в бездонные пропасти. А над всем этим великолепным хаосом, над этой картиной первобытного мироздания нависало страшное, фиолетовое, изодранное в клочья небо.
Перед нами открылась таинственная картина рождения и гибели мира. Долго мы стояли молча, и только когда стало ясно, что вскоре нас накроет буря, бросились к оленям и проводникам, растерянно ожидавшим нас у края перевала. Оказалось, что спуск в долину Малого Сигача в этом месте невозможен. Огромная стена обвалилась на всем видимом пространстве и образовала ступень высотой в два-три метра.
Такое препятствие было совершенно непреодолимым для оленей. Если человек еще мог бы, повиснув на руках, спрыгнуть на какой-то выступ, то олень, конечно, такой головоломный прыжок выполнить был не в состоянии. Не разгружать же караван и не спускать же каждого оленя на веревках! И неизвестно, что ждет нас дальше. Тропы, даже намека на тропу, нигде не видно. Нужно идти вдоль хребта, искать место, пригодное для спуска каравана. Но где оно, это место? На этот вопрос не мог ответить никто. Не знал этого и Григорий.
Мы решили переждать бурю здесь, наверху, и позже попытаться спуститься в долину.
Скоро небо сплошь покрылось огромными, тяжелыми, казавшимися неподвижными облаками. Они проглотили солнце. Потом, словно обжегшись, выплюнули его раз-другой, каждый раз изменяя окружающий пейзаж. То, освещенный вынырнувшим солнцем где-то у горизонта, он становился радостно-весенним. То вдруг, погруженный в фиолетовый сумрак, наполнялся отчаянием и безысходностью! Выхваченные солнечными лучами скалы и белый ягель на переднем плане подчеркивали в глубине почти ночную темноту.
Где-то далеко грозно зарокотал гром и ворчал не переставая, приближаясь и усиливаясь. Наконец совершенно стемнело и хлынул дождь. Гром оглушающе взорвался прямо над головами, бесконечно повторяясь в горных хребтах. Раскаты не успевали затихать, догоняя друг друга. Молнии вонзались в скалы совсем рядом. Дикий шабаш продолжался около двух часов.
Потом дождь перестал. Солнце опять, словно случайно, прорвалось сквозь тучи. Оказалось, что на земле еще день и светло. Сбросив мокрые накидки, мы подошли к краю пропасти. Под ногами обрывалась и уходила в туман отвесная стена. Как же могла здесь тропа вести с перевала вниз?
Вероятно, за сорок лет местность сильно изменилась. Ливни, снегопады и лавины начисто уничтожили тропу. Сегодня спуск по отвесной стене оказался просто невозможен. Как только ребята попытались сделать первые шаги, вниз пошли камнепады. Намокшая почва не держала человека. Даже глубоко воткнутый ледоруб не давал нужной опоры. Достаточно было только подумать, что можно опереться на этот камень, как он срывался вниз, увлекая за собой целую лавину.
Но мы все же решили рискнуть. Отправив проводников с оленями в обход искать пологий спуск, мы, разделившись на две бригады по четыре человека, стали собирать камни, какие только были в силах поднять. Подтащив камень к краю пропасти, мы скатывали его, причем точно с одного и того же места. Сначала нам показалось, что вслед за камнем обрушится вся гора. Потом лавины становились меньше. И вот первая пара рискнула начать спуск.
Связавшись и подстраховывая друг друга, двое поползли вниз. На их долю досталось еще много камней и оползней. Когда они ушли в сторону настолько, что камни, обрушенные идущими за ними, не могли уже их задеть, пошла вторая пара. В третьей паре шли режиссер и Анатолий. Начальник похода с напарником были замыкающими.
Когда наконец все оказались в долине, болотистая, зыбкая почва, уходящая из-под ног, как мягкая перина, казалась нам твердой и непоколебимой.